Неточные совпадения
Стиснутые в одно плотное, многоглавое
тело, люди двигались все ближе к Самгину, от них исходил густой, едкий запах соленой рыбы,
детских пеленок, они кричали...
Привалившись ко мне сухим, складным
телом, он стал рассказывать о
детских своих днях словами крепкими и тяжелыми, складывая их одно с другим легко и ловко.
Снег под извозчиком обтаял, его маленькое
тело глубоко опустилось в мягкий, светлый пух и стало еще более
детским.
Время летит. Благодарю бога за отрадное, неожиданное свидание. Много нашел в ней нового, успокоительного, радостного. — Она тебя целует. На огромном
теле совершенно
детская рожица — симпатичное создание!
— Вва! — разводил князь руками. — Что такое Лихонин? Лихонин — мой друг, мой брат и кунак. Но разве он знает, что такое любофф? Разве вы, северные люди, понимаете любофф? Это мы, грузины, созданы для любви. Смотри, Люба! Я тебе покажу сейчас, что такое любоффф! Он сжимал кулаки, выгибался
телом вперед и так зверски начинал вращать глазами, так скрежетал зубами и рычал львиным голосом, что Любку, несмотря на то, что она знала, что это шутка, охватывал
детский страх, и она бросалась бежать в другую комнату.
В подземелье, в темном углу, на лавочке лежала Маруся. Слово «смерть» не имеет еще полного значения для
детского слуха, и горькие слезы только теперь, при виде этого безжизненного
тела, сдавили мне горло. Моя маленькая приятельница лежала серьезная и грустная, с печально вытянутым личиком. Закрытые глаза слегка ввалились и еще резче оттенились синевой. Ротик немного раскрылся, с выражением
детской печали. Маруся как будто отвечала этою гримаской на наши слезы.
Вокруг его тринадцать
тел лежало,
Растерзанных народом, и по ним
Уж тление приметно проступало,
Но
детский лик царевича был ясен
И свеж и тих, как будто усыпленный;
Глубокая не запекалась язва,
Черты ж лица совсем не изменились.
— Застегнись, — угрюмо сказал Илья. Ему было неприятно видеть это избитое, жалкое
тело и не верилось, что пред ним сидит подруга
детских дней, славная девочка Маша. А она, обнажив плечо, говорила ровным голосом...
И о матери ни разу не подумал, а что-то собирался думать о ней — изменил матери Саша; о Линочке не подумал и не дал ни любви, ни внимания своей чистой постели, знавшей очертания еще
детского его, тепленького
тела — для любви к чужой девушке изменил и дому и сестре.
Сменялась и эта картина, и шевелилось передо мною какое-то огромное, ослизшее, холодное чудовище, с мириадами газовых глаз на черном шевелящемся
теле, по которому ползли, скакали, прыгали и спотыкались куда-то вечно спешащие люди; слышались сиплые речи,
детские голоса, распевающие под звуки разбитых шарманок, и темный угол моей комнаты, в окне которой слабо мерцал едва достигавший до нее свет уличного фонаря.
Атлет вздохнул и, сонно покосившись на свою левую руку, согнул ее, отчего выше сгиба под тонкой кожей, надувая и растягивая ее, вырос и прокатился к плечу большой и упругий шар, величиной с
детскую голову. В то же время все обнаженное
тело Арбузова от прикосновения холодных пальцев доктора вдруг покрылось мелкими и жесткими пупырышками.
И крепкий ее сон и
детская беспомощность
тела вызвали у него доброе удивление. Поглядывая на нее сбоку и успешно побеждая непроизвольные движения своих длинных рук, он долго, почти до света, смирненько сидел около нее, слушая, как в доме ревели и визжали пьяные люди, а когда в городе, на колокольне собора, пробило четыре часа, разбудил ее, говоря...
Дочь была белокурая, чрезвычайно белая, бледная, полная, чрезвычайно короткая девушка, с испуганным
детским лицом и очень развитыми женскими формами. Отец Сергий остался на лавочке у входа. Когда проходила девушка и остановилась подле него и он благословил ее, он сам ужаснулся на себя, как он осмотрел ее
тело. Она прошла, а он чувствовал себя ужаленным. По лицу ее он увидал, что она чувственна и слабоумна. Он встал и вошел в келью. Она сидела на табурете, дожидаясь его.
Напротив, этой принципиальной брезгливости к полу и
телу не знала художественная прозорливость эллинов, которые с эдемской, а вместе
детской наивностью не боялись обнаженности.
Лиза, ничего не понимающая, боящаяся, чтобы он не подошел к ее окну и не отбросил ее в сторону, трепеща всем
телом, шмыгнула в полуотворенную дверь. Она пошла в
детскую, легла на нянину кровать и свернулась калачиком. Ее трясла лихорадка.
Звенели
детские голоса. Спешили люди, смеялись, разговаривали, напевали. Никто не обманывал себя жизнью, все жили. И ликовали пропитанные светом прекрасные
тела в ликующем, золотисто-лазурном воздухе.
Внесли солдата, раненного шимозою; его лицо было, как маска из кровавого мяса, были раздроблены обе руки, обожжено все
тело. Стонали раненные в живот. Лежал на соломе молодой солдатик с
детским лицом, с перебитою голенью; когда его трогали, он начинал жалобно и капризно плакать, как маленький ребенок. В углу сидел пробитый тремя пулями унтер-офицер; он три дня провалялся в поле, и его только сегодня подобрали. Блестя глазами, унтер-офицер оживленно рассказывал, как их полк шел в атаку на японскую деревню.
Духовное око дитяти увидело, что все окружающее его «добро зело», что все это стоит песни, любви и живого участья, впервые почуянной силой вздрогнули его
детские мышцы, и он вскрикнул всей грудью, как будто от сладостной боли; ручонками всплеснул и смело пополз по меже, далеко, далеко, гоняясь за черною птицей, свежим червем подкреплявшей зимой отощавшее
тело.
Так же трудно было кормить его, — жадный и нетерпеливый, он не умел рассчитывать своих движений: опрокидывал чашку, давился и злобно тянулся к волосам скрюченными пальцами. И был отвратителен и страшен его вид: на узеньких, совсем еще
детских плечах сидел маленький череп с огромным, неподвижным и широким лицом, как у взрослого. Что-то тревожное и пугающее было в этом диком несоответствии между головой и
телом, и казалось, что ребенок надел зачем-то огромную и страшную маску.